Я помню, было мне лет десять, наверное.
Был летний день, и мы стояли с мамой на балконе четвертого этажа нашей кирпичной пятиэтажки.
Пахло кленовыми листьями, пылью летнего горда, а на кухне закипал чайник.
Мама улыбалась, и я тоже, был редкий момент нашей легкой, безоценочной близости, мать моя обычно была строгой женщиной. А возраст мой был таков, когда только начинаешь осознавать, что ты одинок и дистанция с родителями будет только нарастать.
Но в это мгновение, мне ясно показалось, что мы так же близки, как в раннем детстве, был тот же свет, тот же балкон и звук закипающего чайника, может быть он был самым важным.
Мама улыбалась той же улыбкой, что и пять лет назад, да и как могло быть иначе — что такое пять лет для взрослого человека, а для десятилетнего мальчишки это полжизни, подумайте!
Это сейчас, я бы улыбнулся и постарался до конца насладиться этими мгновениями, легко отпуская, смирясь с неизбежностью их ухода.
Но тогда я вдруг испугался, что мама вот прямо сейчас перестанет улыбаться и уйдет, и разом все кончится.
И когда закипел чайник, просто помчался на кухню, налить нам чая и вернуться, я очень спешил.
Когда вбегал в кухню, я вдруг уронил бутылку молока со стола, она разлилась широкой волной прямо на чистый, недавно вымытый пол. Помните, были такие бутылки в советское время, с широким горлом?
Помню свое отчаяние, как я схватил половую тряпку, даже не посмотрев на то, что она была сырой и стал пытаться вытереть эту ужасную белую лужу, в которой могла утонуть моя радость, а она не впитывалась, лишь размазывалась уже по всей кухне…
Тогда я бросил ее и изо всех сил побежал обратно, на балкон.
Мама стояла все там же. И даже улыбалась еще.
Я присел на порожек балкона и попытался через неудачу и предчувствие скорой расплаты за нее, поймать последние ноты уходящей радости. И мне это, кажется, удалось.
А потом…
Потом мама зашла в дом и раздался крик: «Иди сюда!», и каждое ее слово, заставляло меня вжимать голову в плечи, словно в череп мне забивали толстые, шершавые гвозди с размаху.
Меня едва ли побили, не помню, но ощущение именно физической боли осталось и сейчас.
Конечно, если бы я мог тогда все маме объяснить, она не стала бы ругаться, а, наверное, обняла бы меня. Но у детей просто не хватает взрослых слов, чтобы выразить свои детские чувства.
А может и наоборот, детских слов не хватает чтобы выразить взрослые чувства. Мне иногда кажется, что чувств детских и совсем не бывает — они сразу, на вырост нам выдаются.
Пишу это вовсе не для того, чтобы сказать, какой я был и остался нежный, и какие бывают жестокие родители.
Вовсе нет.
Представьте, как видела все происходившее моя мать, взрослая женщина, как стояла она на балконе, решившая наконец отдохнуть хоть пять минут от ежедневных дел и забот.
И вот на тебе — возвращаешься в дом, где только что был вымыт пол, а там вся кухня в белых, жирных разводах. И тряпка брошена на полпути. Мало того, что ухитрился именно в эти редкие пять минут покоя что-то опрокинуть, еще и размазал, еще и не доделал, все бросил и ушел.
Все так, конечно.
Но может быть?
Может быть тот, у кого есть дети, прочтет сейчас эти строчки, и попав в похожую ситуацию, не будет кричать и ругаться, не станет забивать гвозди, ведь кухня от этого чище не станет.
Может быть он рассмеется, а? Поймет и, прижав голову испуганного мальчишки к себе, скажет: «Да ну их, это молоко и этот пол. У меня ведь есть ты, а у тебя — я!»
Ведь очень скоро, мы расстанемся. Мы отдаляемся друг от друга каждый день, незаметно, еще пара лет и детство твое пройдет. Ты станешь подростком, отдалишься от меня внутренне, а потом и взрослым, будешь еще дальше — уедешь учиться, работать, жить свою жизнь.
А потом мы расстанемся насовсем.
Навсегда.
Но у нас есть еще эти минуты. Где летний запах и теплая пыль.
Где ты со мной, как жеребенок у живота лошади, и ей нужно лишь опустить голову, чтобы вдохнуть запах его гривы между чутких ушек. Так и мне, достаточно опустить руку и погладить волосы у тебя на макушке.
Однажды, макушка твоя уйдет далеко ввысь, и чтобы увидеть ее, мне нужно будет чтобы ты сел и обязательно рядом.
Но пока…
Не прогоните. Не испугайте.